Котляревский Н. А.: Александр Александрович Бестужев
Глава I

"Многие ценят слишком высоко мои сказки, никто - меня самого, никто - моей печальной истории", - писал однажды Александр Бестужев в одном частном письме.

Действительно, в богатом собрании повестей этого, некогда столь популярного романиста недостает одной, быть может, самой интересной, это - повести об его жизни. Рассказ о ней мог бы скрасить все собрание - так своеобразен был психический мир этого художника, так богата приключениями была эта жизнь, печальная и бурная жизнь агитатора, поселенца и лихого солдата.

и она в них никогда не оставалась в тени, а стояла на первом плане; с ней можно было столкнуться на страницах журнала, в отделе критики, где она задорно и резко полемизировала и выделялась новизной своих критических взглядов и приемов; наконец, она же проглядывала так ясно в целом ряде повестей и рассказов, всегда занимательная, оригинальная, с умными мыслями, бурными чувствами, хотя, правда, с несколько однообразным настроением. Нельзя было пройти мимо нее, ее не заметив. 

Семья, в которой Бестужев (родился в 1797 году) вырос, была одной из самых образованных семей своего времени. Глава семьи - отец троих декабристов, Александра, Николая и Михаила Бестужевых, - Александр Федосеевич был не только человек очень просвещенный, но и писатель с талантом. Имя его в истории русской мысли тесно связано с судьбой одного старого либерального журнала ("С. -Петербургский журнал", 1798), издававшегося в самое нелиберальное время. А. Ф. Бестужев был его редактором вместе с другим известным деятелем того времени - И. П. Пниным. Журнал, не чуждый вопросов политических и социальных, был, конечно, недолговечен и скоро скончался, но литературная деятельность его редактора не изменила своего направления; он оставался по-прежнему верен своему просвещенному и либеральному образу мыслей, и в царствование Александра I стал известен как педагог и публицист. Написанные им книги, посвященные главным образом вопросу о воспитании военного юношества, проповедовали педагогику и мораль самую гуманную. Старый либерал основывал свою программу воспитания на взаимном доверии, на развитии естественных склонностей ребенка, на возбуждении в нем симпатии к ниже его стоящим, на эстетическом образовании души, на полном отказе от наказаний телесных, на чувстве солидарности, и вообще на всех благородных человеческих инстинктах и взглядах.

Нет сомнения, что отец придерживался всех этих правил в воспитании, какое давал своим собственным детям (их было у него пять сыновей и три дочери); по крайней мере, все, что нам известно о детстве его сына Александра, подтверждает все параграфы этой педагогической системы.

С "прилежным Сашей", любимцем своего родителя, мы знакомимся впервые в отцовской библиотеке, когда он, с огромной книгой в руках, сидит, маленький, в больших вольтеровских креслах и забавляет своих братьев рассказами о быте разных инородцев, калмыков, самоедов и алеутов, почему-то очень его интересовавших. Впрочем, чем только этот ребенок тогда не интересовался! В кабинете отца помещался целый музей минералов, камней, древностей и всяких редкостей... стояли шкафы с книгами и висели картины знаменитых художников, эстампы граверов, модели пушек, крепостей и архитектурных зданий. Все это возбуждало детское любопытство ребенка; но больше всего оно было возбуждено книжными шкафами, ключи от которых отец доверял своему любимцу. Мальчик перетаскал немало книг из этих шкафов, и его брат запомнил заглавия наиболее любимых. Это были "Видение в прирейнском замке", "Ринальдо Ринальдини", "Тысяча и одна ночь" и тому подобные страшные и причудливые рассказы.

Чтение, возбуждавшее фантазию ребенка, дополнялось беседами, которые образовывали его ум. В доме отца, который тогда служил при Академии художеств, собиралось избранное общество ученых и артистов, и ребенок мог "всасывать всеми порами тела благотворные элементы окружающих его стихий", --как выражался, подделываясь под стиль своего брата, Михаил Бестужев в своих записках.

"Дружеские беседы без принуждения, где веселость сменялась дельными рассуждениями, споры без желчи; поучительные рассказы без претензии на ученость, нежная любовь родителей, их доступность и ласки без баловства и без потворства к проступкам; полная свобода действий с заветом не переступать черту запрещенного" - таковы были первые впечатления и правила, которыми жизнь ответила на чуткую любознательность и впечатлительность ребенка.

На десятом году Александр Бестужев был отдан в Горный корпус. Специальное заведение, вероятно по контрасту, повысило в нем его пристрастие к словесности. С первого дня поступления в Корпус мальчик принялся за дневник, где дал большую волю своему юмору и сентиментальности, своей саркастической речи и пылкому воображению. Дневник этот, кажется, сожженный в 1825 году, был украшен очень стильным эпиграфом: "рука дерзкого откроет; другу я сам покажу", и тот друг, которому мальчик показал его, рассказывает, что сентиментальные страницы этих детских признаний были все испещрены художественно исполненными карикатурами: недаром нашему кадету и его старшему брату Николаю лучшие профессора живописи давали уроки рисования.

Прирожденные Бестужеву сарказм и насмешка и речь "с пеной и брызчиком шампанского", как выражался его брат Михаил, проявились, как видим, очень рано.

Рано стала сказываться в Бестужеве и та черта характера, которая потом развилась в нем с особенной силой, и, действительно, как брызги шампанского, придавала особую игру его стилю, именно - экзальтация чувства. Еще кадетом пародировал он не то Карла Моора, не то Ринальдо, изображал начальника шайки разбойников и готов был даже рисковать жизнью своей и своих товарищей в разных довольно опасных экспедициях на воде и суше. Все это были, конечно, шалости, но в них-то темперамент человека прежде всего и обнаруживается.

Мальчик вносил эту экзальтацию и в свои школьные занятия. "Желание первенствовать, отличаться во всем и над всеми было уже в те лета преобладающим элементом его характера, - рассказывает его брат Михаил, - и потому он очень болезненно воспринимал всякий учебный неуспех в классе. Он брал штурмом хорошую отметку, но это он делал, кажется, больше для насыщения своего самолюбия, чем утоления своей жажды знания. Специалистом горного дела он никогда бы не стал, тем более что ненавидел математику и по-прежнему продолжал любить литературу".

"Очарованный лес". "В этом "лесу" автор уже являлся перед публикой не замарашкой, как в дневнике, - говорит его брат, - а в костюме мальчика, выехавшего впервые на гулянье". "Очарованный лес" была довольно большая пьеса, в пять актов, составленная для кукольного театра, который кадеты устроили общими силами. Все, что Бестужев только мог заметить особенного в "Днепровской русалке", "Князе-невидимке", "Волшебной флейте" или "Тысяче и одной ночи", - все было пересоздано и помещено в этой пьесе. Тут был и храбрый князь, и очарованная княжна, волшебницы, русалки и черти. Язык действующих лиц был очень хорошо приноровлен к характерам, хоры охотников и русалок были написаны стихами, а речи подземных обитателей мерною прозой.

Этот "лес", кажется, также погорел в роковом 1825 году.

Простая случайность прервала совсем неожиданно течение школьной жизни Бестужева в Корпусе. Его старший брат Николай был назначен в крейсерство с гардемаринами и взял к себе на фрегат нашего кадета. Два месяца проплавал он на этом фрегате и заявил, что в недра земли спускаться больше не желает, что предпочитает своим шахтам свободу и раздолье на море. Он чрезвычайно быстро приноровился к новой обстановке моряка, с которой вообще так трудно новички сживаются. Его брат дивился быстрому перелому в его вкусах и интересах, сначала обуздывал его пыл и не позволял ему жить жизнью настоящего матроса, но потом уступил, и наш кадет бросился в матросский омут очертя голову. У офицера замирало сердце, когда он видел, как его брат из молодчества бежал, не держась, по рее, или спускался вниз головою по одной веревке с самого верха мачты, или, катаясь на шлюпке в крепкий ветер, нес такие паруса, что бортом черпал воду. Мальчик живьем проглотил матросское мастерство, матросскую терминологию вооружения и командные слова.

Результатом этой морской прогулки были опять-таки прежде всего литературные планы. Бестужев решил написать роман или драму из жизни моряков, в герои которой выбрал своего родителя. Он в данном случае не навязывал своему отцу никакой романтической роли. Александр Федосеевич, действительно, в молодости своей служил во флоте и участвовал в битве близ острова Сескара, где с корабля "Всеволод" палил из пушек и был тяжело ранен обломком доски, оторванной от борта шведским ядром. Его сочли убитым, и ему предстояло быть выброшенным за борт; но нижние чины команды, которые его очень любили, упросили начальство сберечь его тело для христианских похорон на берегу. По окончании сражения при обмывании тела обнаружилось, что он жив¹: ему отворотило только нижнюю челюсть.

предмет его увлечения. С редким умением и терпеньем приготовлял и приспособлял он разные микроскопические принадлежности к вооружению этой модели. Попеременно он переходил к разнообразным техническим занятиям: он то кроил и шил паруса, то скручивал оснастку, то работал ножом, долотом или стругом, то отливал оловянные пушки, то раззолочивал кормовую резьбу или резал носовую фигуру, то красил рангоут и корпус фрегата.

Даже игры его приняли теперь совсем морской оттенок. К самым высоким деревьям прикреплялись веревочные лестницы, Бестужев с братьями взбегал и подымался на веревках на самые вершины; устраивали они на них площадки, переговаривались с дерева на дерево сигнальными флагами, и когда сильный ветер нагонял грозу, они спешили на свои мачты, и там, при сильных размахах и скрипе тонкой вершины дерева, воображали себя в бурю на корабле. Внешняя красота и тревога морской жизни были, таким образом, не только изведаны, но даже искусственно воспроизведены, и мальчик под властью этих внешних впечатлений думал, что истинное его призвание - военная морская служба.

Он решил покинуть Горный корпус; отца уже не было в живых, а убедить мать было нетрудно. Сняв горную амуницию, Бестужев принялся с обычным ему рвением за приготовление к экзамену в гардемарины. "Но по мере того как его корабль, оставляя берег, приближался к этим заветным мирам, он с грустью замечал, что доступ к ним постоянно замкнут рифами дифференциальных и интегральных формул, о которые разбивалось его терпение: он слабел духом, его воздушные замки распадались по частям, и, наконец, пришлось отказаться от надежды стать моряком в настоящем смысле этого слова"...

Юноша переживал, вероятно, трудные минуты, пока не остановился на мысли утилизировать свои накопленные знания для нового дела: он решил, по примеру отца, стать артиллеристом... и опять игры стали перемешиваться с работой. Часы отдыха были посвящены постройке миниатюрных укреплений, которые он с братом разбивал стрельбою из маленьких пушек и мортир, взрыву мин и занятиям по лабораторной части; результатом их получились очень милые фейерверки со щитами и фонтанами.

занимательности в ущерб его практическому смыслу. Генерал рассуждал правильно, что надо отбыть неизбежное и позаботиться прежде всего об обер-офицерских эполетах. Он предложил Бестужеву вступить юнкером в лейб-драгунский полк, которым он командовал, чтобы через полгода, протянув солдатскую лямку, он мог стать офицером. Бестужев так и сделал, и в 1816 году надел юнкерский мундир, который, однако, "до боли тер его раздражительное самолюбие". Но дни бежали, и скоро закончился срок испытания. Бестужев отбыл его с благородной гордостью и необыкновенным терпением; и в 1817 году, наконец, был произведен в офицеры. Лейб-драгунский полк стоял тогда в Петергофе, Бестужев жил в Марли и здесь родился "Марлинский"².

1. Мазаев М. "А. Ф. Бестужев" в "Критико-биографическом словаре русских писателей и ученых" С. А. Венгерова, III, с. 177-178.

2. "Все факты, упомянутые в этой главе, равно как и все строки, заключенные в кавычки, взяты из статьи М. А. Бестужева "Детство и юность А. А. Бестужева (Марлинского), 1797-1818" // "Русское слово", 1860, XII, с. 1-16.