Приложение II. Записка А. Бестужева о членах Северного общества
На запрос от 28 января честь имею ответствовать следующим.
Мне казалось, что я изложил ясно состав тайного общества, и потому покорнейше прошу высочайше учрежденный комитет назначить, именно какие места требуют пояснения, на что ответствовать буду охотно. Теперь же ко всему, в различных вопросах мною показанному, могу только прибавить на счет общества, что оно имело обширные замыслы и ничтожные средства; состояло более из людей молодых с возгораемым воображением, а не с зрелым рассудком. Действия оного доказали его безрассудство, и, к счастью, распространение его захвачено в самом младенчестве. Из конституции Никиты Муравьева можно подробно видеть цель общества; намерения состояли в устранении Царствующей Фамилии или в уничтожении оной, дабы ввести новый порядок вещей; а увлеченье солдат - средства к захвачению власти и удержание в порядке народа. Повторю, что я убежден в той истине, что общество без обстоятельств, которые дали ему силы, десятки лет провело бы в бездействии; но междуцарствие привело в движение все страсти и все надежды и склонило на сторону общества многих, которые думали действовать только в пользу Цесаревича. Что же касается до участия членов, то я изложу ниже, как это было прежде и во время 14 декабря. Только долгом считаю прибавить, что я по характеру своему любил уединение, читал и учился и потому не был знаком со многими, немногих могу и описать. А будучи весьма равнодушен к обществу, не знал и половины имен сочленов. Вследствие сего я изложу теперь действие лиц более замечательных и которые находились у меня на глазах.
Князь Трубецкой, думаю, один из основателей общества. Рылеев мне всегда хвалил его хладнокровие и осторожность. Личного с ним знакомства не имел я до конца ноября 1825 года. Тут мы ознакомились как члены. Он давал известия, что слухи о завещании подтверждаются и какие движения заметны при дворе. Дня за 4 избран начальником, для чего и я через Рылеева дал свой голос. Но когда Рылеев назвал его диктатором, я сказал, что это кукольная комедия. За два дня он говорил, чтобы действовать как можно тише и не лить крови; и тут, и во время известия о смерти проговаривал, что нельзя ли Императрицу Елизавету на трон возвести. Тут же сказал он: "Впрочем, господа, если видите здесь свое малосилие, отпустите меня в Киев, я ручаюсь, что второй корпус не присягнет". В день действия обещал он ждать войск на площади, но отчего там не явился, не знаю. Это имело решительное влияние и на нас, и на солдат, ибо с маленькими эполетами и без имени принять команду никто не решился.
Князь Евгений Оболенский. Ревностный патриот и мечтатель - он набрал, кажется, довольно членов. Он с Рылеевым обыкновенно рассуждал и толковал о конституции, а я езжал к нему больше поспорить о немецкой философии, которую он защищал, а я над ней смеялся. Знаком с ним года с полтора. У него собиралась дума. С 27 числа ноября был у Рылеева почти ежедневно, где и решили мы, что надобно действовать. Тут мы оба говорили, что обществу при Императоре Николае Павловиче не существовать, ибо он имеет чрезвычайно проницательный глаз: от него не скроется наша цель. У него также собирались дня за два по офицеру с полков, на которые надеялись; чтобы условиться, как чему быть. В день происшествия он явился на площадь и командовал одним пикетом. Перед рассеянием нашим он дал мнение, чтобы идти за шинелями в полк - потом я уже его не видал.
Никита Муравьев занимался сочинением конституции, которой некоторые части и написал. Мнение с нами о чистом народном правлении разделял одинаково. Давал он мне однажды часть о земском уложении для замечаний, но я возвратил, ничего не написав, сказавши, что немного в законоведении смыслю. Короток с ним никогда не был. Видел его как члена дважды у Оболенского и раз у Рылеева. Кавалергардский брат его Муравьев со мною, кроме поклонов, знаком не был, но, я думаю, через него приняты были офицеры Кв. полка. Никита был в отпуску и потому участвовать в последних мерах общества не мог. Меньшой же его брат во время болезни Рылеева раз его посетил, но как тут были чужие, то ничего не говорил. В день происшествия я его не видал, равно как и прочих кавалергардов.
Рылеев. Один из самых ревностных членов общества, человек весь в воображении, но, кроме либерализма, составлявшего, так сказать, точку его помешательства - чистейшей нравственности. Он веровал, что если человек действует не для себя, а на пользу ближних и убежден в правоте своего дела, то значит, само Провидение им руководит. Это мнение частью делили с ним многие из нас. Хотя он был лучший мой друг, но для истины не скрою, что он был главною пружиною предприятия; воспламенял всех своим поэтическим воображением и подкреплял своею настойчивостью. Он первый дал мысль, чтобы служить в палатах для показания, что люди облагораживают места и для примера бескорыстия. Ему последовал Пущин, и потом, по переходе сего последнего в Москву в надворный суд, многие молодые люди сделали то же. Он часто укорял меня за леность и равнодушие к обществу - я отзывался, что берегу свою деятельность на дело. Приезд и намерение Якубовича зажгло потухшую искру - начать действие, но как бы то ни было, если замысел Якубовича был непреложен, он более всех содействовал к отклонению удара. В вопросе об уничтожении Царствующей Фамилии он всегда был мнений, чтобы оставить в покое Константина Павловича для того, чтобы новое правление не разделилось на партии, имея грозу на границах. Из этого видно, какие детские были у нас расчеты; да и в преобразовании России, признаюсь, нас более всего прельщало русское платье и русские названия чинов. Со смертью Государя Императора его квартира была сборным местом заговорщиков. Он приглашал к себе новых знакомцев из полков, принимал известия, уговаривал всех. Дня за два у нас было шумное заседание - между прочим, Рылеев думал, что если не удастся, то с поднятыми полками ретироваться на поселения. Я сказал, что для марша надобны деньги - и для этого не худо захватить положенные в Губернском правлении заимообразно. Он очень рассердился за такое мнение и сказал, что это будет грабеж, что собственность должна быть неприкосновенна. Впрочем, прибавил, теперь нечего рассуждать: наше дело будет слушаться приказов начальника. С вечера сделав распорядок, кому где быть и как идти - разошлись. Перед делом я зашел к нему спросить, нет ли каких новых распоряжений, он сказал - "теперь Бог управит остальное". На площади его видел мельком с Гвардейским экипажем и более уже не видал. Первые мои прибавления и показания других усовершит описание его действий.
Иван Пущин. В обществах давно, прежде был весьма рассудителен и говорил, что начинать прежде 10 лет и подумать нельзя; что нет для того ни людей, ни средств. В бытность мою в Москве (в мае) он повторял то же самое. Но, послышав о смерти Государя Императора, тотчас приехал в Петербург и уже говорил наравне с другими, что такого случая упускать не должно. Привез и конно-саперного брата своего, который сказал, что он говорил с вахмистром и эскадрон вывести можно. Но накануне сказал, что люди идут в караул и потому он приведет только человек 40 пеших. В день действия сего последнего не видал; но Иван Пущин был на площади, ободрял солдат, и даже когда никто не принял команды, он взял это на себя, сказав солдатам, что жил в военной службе. В то время, как он говорил, что надобно еще подождать темноты, что тогда может быть перейдут кой-какие полки на нашу сторону - осыпали нас картечами, народ смял фронт, солдаты рассеялись и, несмотря на наши усилия их остановить, увлекли всех в бегство.
Штейгель. продолжений, ибо решено было здесь начать, и только показывает, что он неискренне желал начала. В день 14 декабря на площади не был.
Князь Одоевский. Принят мною с прошедшей зимы; по пылкости своей сошелся более с Рылеевым и очень ревностно взялся за дело. Так как осенью ничего не предвиделось, то они уехал на 4 месяца в отпуск, и мы очень удивились, когда он в первых числах декабря явился в Петербург. В это время я видел его раза два мельком, и он очень радовался, что пришло время действовать. Накануне стоял он в карауле и потому не успел передать мне своих офицеров, отчего ни одного из них на площади не было. К каре прискакал он верхом, но слез, и ему сейчас дали в команду взвод для пикета. Стоял он тут с пистолетом, более его не видал.
Каховский. Мне не очень нравился, ибо назначался для нанесенья удара. Я хотел удалить его и, видя, что он надоел Рылееву своими вопросами: "кто тут замечательные люди?", подстрекнул его и довел до того, что Рылеев отказал ему от общества. Но потом как-то они помирились. Он сносился с лейб-гренадерами. В день 14 декабря заезжал ко мне в Московский полк, потом я увидел его на площади без шинели, и он сказал мне, что насилу ушел из гвардейского экипажа. Тут он взял у меня пистолет, потом отдал и взял опять перед приездом графа Милорадовича. После, помнится, он просил у меня патрона. Когда Сутгоф привел роту, он сказал: "каков мой Сутгоф?", потом уже я его потерял из виду.
Я узнал его в конце ноября. На другой день известия о смерти он сказал, что говорил с ротою и что она на все готова. Он напомнил Рылееву о Булатове, привез его к нему. И требовал, чтобы тот поднял полк. 14 декабря он привел роту, а Панов и полк. Больше о них не знаю.
Булатов. Принят Рылеевым на последних днях перед происшествием. Мне не удалось сказать ему и двадцати слов. Когда я спросил у Рылеева, зачем же он не едет в полк, а хочет его на площади ждать - он ответил: "Нельзя же ото всех всего требовать, довольно того, что он разделяет наше мнение и будет действовать славно". На ночь 14 декабря он заехал проститься и сказал, что благословил своих малюток - у нас навернулись слезы, а он поехал к Якубовичу. У каре не был.
Арбузов. Впрочем, он сделал это нехотя и был немного навеселе. Тут были двое Беляевых, и потом Из них настоящие намерения знает только Арбузов. Про действия его 14 декабря неизвестен.
Глебов. Что он член, я узнал только на площади; он тут очень суетился. Кажется, у него был пистолет.
Граф Коновницын Искрицким наблюдать за движениями в полках, чтобы вдруг начать, если где подымется один. Он был на площади, и я послал его к лейб-гренадерам сказать, что мы уже на месте. Искрицкий у каре не был. А меньшой граф Коновницын сказал накануне, что он вырвет пальник, если станут приказывать стрелять по нас, сколько я знаю, он членом общества не был.
был членом общества и приятель Оболенского, был раза два у Рылеева, когда многие из наших приезжали. За 3 дня я видел его во дворце и сказал ему, что дело доходит до палашей, и он промолвил, чтобы часовые слышали: да палаши - хороши. В тот же день узнал я, что он писал письмо к ныне царствующему Императору. Сначала он обманул Оболенского, сказав, что будто бы Николай Павлович журил его за какие-то стихи, а потом отдал и письмо, но настоящее ли, мы сомневались, и это еще более придало нам решительности.
Якубович, хотя и не был членом общества, но обо всех мерах его узнал с 27 ноября, и все это время говорил с жаром в нашем смысле и воспламенял колеблющихся. Однако же по странному его поведению в день 14 декабря я имею причину думать, что в нем было более хвастовства, нежели храбрости. Он встретил Московский полк у Красного моста, потом был на площади и, сказав мне, что у него голова болит, исчез. Мы изумились, когда он явился парламентером, и больше его не видали.
Флота лейтенант Завалишин -- открывать ему все и после не встречался ему. Впрочем, мнение о перемене порядка вещей он сам излагал. В октябре уехал в отпуск и потому никаким образом участвовать в предприятии на 14 число не мог.
Николай Бестужев; пусть начальники и товарищи его засвидетельствуют, как служил он и какое доброе имеет сердце! Прежде вступления в круг моего знакомства он вовсе не имел либерального образа мыслей. Но по переходе в Петербург, мало-помалу пример приятелей увлек и его. Чем более, однако ж, узнавал он Рылеева, тем менее стал доверять средствам общества и не раз говорил мне, что все это химера; слушал мечтания Рылеева, не говоря ни слова - и доказывал, что содействие Кронштадта и невозможно, и бесполезно. После известия о смерти он уже действовал по убеждению, что это принесет пользу отечеству; и сказал: "Рассуждайте, как быть - а я сделаю, что мне укажут". Впрочем, он всегда держался кротких мер. Раза два я видел его по утрам у Рылеева, но не в собрании. Накануне ездили уговаривать Моллера. В день 14 декабря был с Гвардейским экипажем. Потом я его видел только при свете выстрела - вдали, в Галерной.
Михаил Бестужев по характеру своему весьма далек от того, чтоб быть заговорщиком, и оттого я даже никогда с ним об обществе не говорил, и Рылеев также. Когда начали уж думать о поднятии полков, я хотел по братской любви устранить его, говоря, что он для этого не годится, ибо не поблажает солдатам, недавно командует ротою и притом душевно любит Великого Князя Михаила Павловича, обязанный ему за перевод в гвардию и ласковое обхождение, но вдруг, за 5 дней, входя к Рылееву, я вижу тут и брата (в первый раз после 27 числа), которого он обнимает, говоря, что мы все в тебе ошибались, ты настоящий патриот. Рылеев уже уговорил его. Тут и я, поцеловав его, наставил, как действовать. Назавтра он привез Щепина, а потом, на другой день, Волкова и князя Кудашева. В заседаниях не был. В ротах ходил со мною и в своей говорил. На дворе был в толпе около знамен, в каре - стоял на Невском углу Сената, следовательно, не мог слышать увещаний генералов. Потом его не видал.
Он так молод, что не знал, что делать; и в этих двух братьях я дам ответ Богу и Государю. Я виноват в их проступках. Он в собраниях наших не был, знал очень немного и немногих, приехал ко мне в полночь на 14 число и поутру я посылал его в экипаж. Потом он заезжал сведать ко мне в Московский полк, и как уже все было готово, я велел сказать в экипаже, что полк выходит. Потом я видел его на площади с гвардейским экипажем. Оружия никакого не имел.
один из самых отличных и ученых флотских офицеров и самых кротких людей, каких я знаю. В обществе держался по дружбе с его братом и оттого, что не предвидел таких последствий. На мнения наши не говорил ни да ни нет; и со дня смерти я видел его у больного Рылеева только однажды. На площади не был.
Этим ограничивается знакомство мое с членами общества. Теперь я изложу участие людей, которые, не быв сочленами, действовали в его видах и которых я видел по смерти Государя Императора у Рылеева или в день происшествия на площади.
ему, кажется, всего не сказали - только что хотят Цесаревича с конституциею, в первый раз он очень горячо за это взялся, но на другой у Оболенского, увидев Финляндского полка Розена, который сомневался и сам начал колебаться. Но мы его перед товарищами подстрекнули, и он снова загорелся. Волков говорил за другими. В день 14 декабря он кипел и говорил красно и как старший взялся вести полк. Я никак не предвидел, что он так рассвирепеет, тем менее, что я взялся удалить генералов, и, конечно, бы в этом успел грозою и массою. Он построил полк в каре, и потом я только дважды видел его издали. В ротах Волков и Броке Кудашев еще прежде куда-то уехал.
Репин. Он дал большую надежду на Финляндский полк, но потом спустил тон. Говорил очень горячо о том, что не надобно упускать времени и что России нужна перемена. В день 14 декабря он приехал к каре, но Пущин сказал, чтобы он без солдат и не являлся, - он уехал, обнадеживая, что это будет, - и уже я его не видал. С ним приехал которому я назначил место на угол каре к монументу. Другие финляндские офицеры, которые, по словам Репина, хотели приехать одни к нам, не явились.
Кожевников приезжал накануне 14 числа к Рылееву с каким-то Измайловским офицером (кажется, с Фоком), где я видел его в первый и в последний раз. Он очень нас обрадовал, сказав, что солдаты готовы не присягать. В этом полку я знал, что будет еще с нашей стороны Милютин,
Корнилович приехал дня за 3 из Киева и хотел было войти в кабинет Рылеева, где собраны были многие, но я увел его к себе, как не члена, где и сказал он мне то, что я изложил в примечании 27 декабря. В день 14 декабря он встретил полк у Садовой, и потом мельком я видел его на площади. В члены его не выбрали мы для того, что он очень ветрен.
Кроме того, около каре суетились лица, которых я не видывал сроду; да они, кажется, были тут волонтерами и только кричали ура.
Может статься, что со всем желанием быть полным и подробным, я упустил что-нибудь в таком множестве лиц, мнений и происшествий. Я человек, и человек удрученный несчастием, почему и прошу, о чем нужно, спрашивать меня отдельными пунктами, и я охотно исправлю вину моей памяти, но не совести, ибо говорю все искренно.
погибель, приняв заблуждение за истину: чего же не сделаю для самой истины?
29 января 1825 года.