О РОМАНТИЗМЕ А. МАРЛИНСКОГО
1
Александру Бестужеву-Марлинскому принадлежит видное место - в плеяде писателей-декабристов, чья литературная деятельность имела важное значение для освободительного движения эпохи дворянских революционеров в России. Наследие Марлинского представляет значительный интерес и для советского читателя. Выдающийся деятель декабристского движения, единомышленник Рылеева, друг Пушкина, А. Бестужев был первым критиком эпохи декабризма, видным поэтом и замечательным прозаиком.
Марлинского неизменно ценила революционно-демократическая критика, начиная с Белинского и Герцена. При всей строгости и взыскательности оценок этой критики мы ясно ощущаем в ней общее положительное отношение к творчеству Марлинского как определенному и значительному явлению русской культуры. Герцен, ставя Марлинского рядом с Рылеевым, отмечал "господство" над всем молодым поколением издателей "Полярной звезды" - этих "самых любимых литераторов".
Борьба против подражательства чужеземным образцам, за оригинальную национальную литературу, за новую романтическую поэтику, за живость, остроумие и занимательность повествования - таковы исходные позиции эстетики Марлинского, писателя неровного, но, по определению Белинского, владеющего "неотъемлемым и заметным талантом, талантом рассказа, живого, остроумного, занимательного"1.
Чернышевский считал Марлинского писателем "даровитым" и видел в нем одного из "лучших тогдашних журналистов"2.
Литературное наследие Бестужева-Марлинского изучено недостаточно. Даже лучшие представители старого буржуазно-либерального литературоведения, в общем положительно относившиеся к творчеству Бестужева (например, Н. Котляревский), в конечном итоге принижали и искажали его. Находя в произведениях Бестужева лишь некоторый "отпечаток его либерального образа мыслей"3, Котляревский не считал Марлинского революционным писателем. Другие представители буржуазной историографии (например, В. Богучарский и С. Венгеров) начисто отвергали наличие в творчестве Бестужева гражданских мотивов.
Подлинное изучение жизни и творчества писателя-декабриста началось в советское время.
Политические и литературные взгляды Бестужева формировались в обстановке Отечественной войны 1812 года, вызвавшей в русском народе высокий патриотический подъем и страстное стремление к свободе, а также в условиях последовавших за ней событий в России, имевших революционное значение.
Особое влияние на формирование мировоззрения Бестужева, как и других будущих декабристов, имел рост крестьянского и солдатского движения в России. Выступление Семеновского полка в октябре 1820 года внушило передовым людям новые надежды, вызвало прилив сочувствия к участникам бунта, заключенным в Кронштадтскую крепость. Несмотря на правительственные репрессии, угрожавшие тем, кто сочувствовал бунтовщикам, Бестужев, рискуя многим, навестил семеновцев в заточении. В одном из писем сестре он сообщал: "Я был у семеновцев там же на другой день их отправки, на несколько часов; но теперь они в Свеаборге"4.
К этому времени за Бестужевым установилась в обществе репутация блестящего гвардейского офицера, остроумного светского льва, интересного и оригинального литератора, выступавшего под псевдонимом Марлинский. Его литературные фельетоны, критические статьи и стихи охотно принимались лучшими журналами.
В 1822 году состоялось знакомство Бестужева с Рылеевым. Как известно, это знакомство, а затем и дружба сыграли решающую роль в политической судьбе Бестужева. Во второй половине 1823 года он был принят Рылеевым в Северное тайное общество декабристов.
Бестужев с самого начала занял в Северном обществе наиболее радикальные позиции и вместе с Рылеевым стал энергичным и решительным руководителем общества в дни подготовки вооруженного восстания. В донесении комиссии по делу декабристов говорилось, что Бестужев, по собственному признанию, "умышлял на цареубийство и истребление императорской фамилии; возбуждал к тому других; соглашался также и на лишение свободы императорской фамилии. Участвовал в умысле бунта привлечением товарищей и сочинением возмутительных стихов и песен. Лично действовал в мятеже и возбуждал к оному нижних чинов"5.
Александр Бестужев и его братья Николай и Михаил были приговорены Верховным уголовным судом к каторжным работам.
* * *
Раннее литературное творчество Бестужева, тесно связанное с его деятельностью на политическом поприще, развивалось под влиянием освободительных идей декабристов. Вне воздействия идеологии декабризма нельзя понять и значение его редакторской и издательской деятельности. Еще в 1818 году Бестужев задумал издавать литературно-политический журнал. Но этот замысел осуществился лишь три года спустя. Вместе с Рылеевым он с 1823 по 1825 год до самого ареста издавал альманах "Полярная звезда", имевший исключительный успех. Издатели привлекали к участию в альманахе лучших писателей того времени - Баратынского, Дельвига, Жуковского, Крылова, Пушкина и других. Сами Рылеев и Бестужев были также активными сотрудниками "Полярной звезды". Многие стихотворения, беллетристические очерки, рецензии и переводы Бестужева печатались в альманахе анонимно и под псевдонимом. Его литературные опыты, появлявшиеся и в других журналах, обратили на себя внимание писателей и читателей. Наряду с оригинальными произведениями Бестужев печатал переводы, знакомящие русского читателя с лучшими образцами иностранных литератур. Уже в раннем творчестве Бестужева ощутимы критические мотивы. Стихотворение "Подражание первой сатире Буало" (1819) было запрещено цензурой именно из-за его обличительной тенденции.
Декабристской поэзией завещан нам образ поэта-избранника, художника-борца; с точки зрения декабристов поэзия должна иметь "ту божественную силу, которая обновляет и возрождает человечество" (Кюхельбекер). Бестужев, как и Рылеев, в соавторстве с которым им написаны агитационные песни, как и другие поэты-декабристы, был сторонником свободолюбивой романтической поэзии, преобразующей действительность. Для него жизнь также полностью связывается с гражданским подвигом.
Для ранней поэзии Марлинского характерен основной мотив, выражающий осознание поэтом своей избраннической роли. Но настроения передовых людей эпохи в поэзии Марлинского, как и у Пушкина раннего периода, а в особенности у поэтов-декабристов, облекались в формы так называемой "легкой поэзии"; этот жанр достиг своего расцвета во французской лирике конца XVIII века, в первую очередь в творчестве Парни, а на русской почве - в стихах Батюшкова. Ранняя поэзия Марлинского объединяет в себе эпикурейскую и гражданскую лирику, жанр дружеских посланий с гражданской патетикой. Обе эти струи сочетаются непроизвольно, свободно, органически.
Некоторые ранние стихи Марлинского проникнуты острым политическим пафосом, едкой критикой самодержавно-полицейского государства. Так, в стихотворении с характерным заголовком "Подражание первой сатире Буало" поэт высмеивает высшую знать с ее "изношенными чувствами", весь чиновный бюрократический Петербург:
Высокомерие - законно богачам,
А гибкость, рабство, лесть приличны беднякам.
Творит директоров из глупых писарей...
Где роскоши одной является успех,
Наука ж, знание в презрении у всех
И где к их пагубе взнесли чело строптиво
Искусство: красть умно, а угнетать учтиво...
И хотя автор назвал свое стихотворение "подражанием" - это не усыпило бдительность цензуры, и она запретила стихи: слишком прозрачны были нелестные намеки на Александра I и высокопоставленных лиц самодержавного государства.
Те же критические мотивы развернуты в "Отрывке из комедии "Оптимист". Но, кроме того, здесь громко звучит жалоба на современное молодое поколение, бездействующее и бесцельно прожигающее жизнь:
Источники забав от пресыщенья мутны.
Мы стары в двадцать лет, а в пятьдесят распутны.
Эти стихи исполнены энергии и благородного негодования. Отвращение к окружающей среде, острая критика современной молодежи влекут лирического героя Марлинского не к унынию, а к протесту, не к разочарованию, а к вере в потенциальные творческие силы человека...
Однако подлинную известность Бестужеву принесли не его первые опыты в стихах и прозе, а критические статьи, преимущественно полемического характера, которые печатались главным образом в "Сыне отечества".
В спорах на литературные и театральные темы, которые пришлось вести Бестужеву, молодой критик наносил своим противникам довольно чувствительные удары. При некоторых противоречиях, недоговоренности и неясности отдельных положений эти статьи обнаруживали общественную активность их автора, его стремление к самостоятельному решению сложных вопросов. Эти качества Бестужева-критика достаточно проявились в его ранних статьях, посвященных разбору комедии А. Шаховского "Липецкие воды", перевода П. Катениным трагедии Расина "Эсфирь" и книги Н. Греча "Опыт краткой истории русской литературы". Первые две статьи относятся к 1819 году, третья - к 1822-му.
Комедия Шаховского "Липецкие воды, или Урок кокеткам" (1815) была задумана как памфлет на Жуковского, одну из ярких фигур "Арзамаса". В бестужевском разносе этой комедии6 Жуковский взят под безоговорочную защиту, а Шаховской едко высмеивается как представитель реакционной "Беседы любителей русского слова". Причем, борясь с литературными староверами, критик не разделял карамзинистской позиции аполитизма и требовал от литературы обличительного пафоса. Беря под защиту Жуковского, он в то же время позволял себе подсмеиваться над его верноподданническим усердием. "Из савана оделся он в ливрею"7, - говорил А. Бестужев в эпиграмме на Жуковского.
В статье об "Эсфири" автор подвергает строгой критике перевод Катенина в языковом и стилистическом отношении, отмечая его злоупотребление "самой неупотребительной, заржавевшей славянщизной, перемешанной весьма неосторожно с простейшими русскими словами"8. Бестужев берет под сомнение всю стилистическую систему переводчика, развенчивает ее архаическую сущность.
Сколь принципиальное значение имела для Бестужева эта полемика с Катениным, показывают и споры, разгоревшиеся два года спустя вокруг "Опыта краткой истории русской литературы" Греча, устанавливающего наличие в русской литературе двух противоположных направлений - ломоносовского, "высокого", и карамзинского, "легкого". В статье "Почему?"9, высказывая ряд недоумений по поводу тенденции автора "Опыта" сблизить, а иногда и отождествить литературный язык с церковнославянским, Бестужев дает оценку книги Греча в целом. "Как русский, - замечает он, - за историю отечественной словесности я обязан вам благодарностию; но как читатель обязан к делу вашему беспристрастием"10 язык. Критик отстаивает "легкий слог", который, "вопреки мнению Г. К[атенин]а, должен употребляться и в важных сочинениях, если хотим дать им вес, не делая их увесистыми... Впрочем, - продолжает он, - легкие пьесы не чуждаются выражений высоких. Батюшков, Жуковский, Пушкин в самых эротических сочинениях употребляли слова: денница, трикраты, скудель и т. п..."11.
Таким образом, уже в ранних полемических статьях Бестужев касается центрального вопроса развития литературы того времени - вопроса о романтизме и классицизме. И хотя он еще не дает своего нового определения романтического искусства, а только ставит вопрос о его сущности, эта полемика имела большое значение.
Бестужев-Марлинский вступил на литературное поприще в годы, когда господствующим направлением был романтизм с его двумя довольно резко обозначившимися ответвлениями. Первое из них во главе с Жуковским решало задачи, связанные главным образом с созданием в лирике психологического характера романтического героя. Психологический романтизм школы Жуковского, восходивший к достижениям карамзинской поэтики, по своим творческим устремлениям был, несомненно, прогрессивным явлением. Но это был психологизм отъединенной индивидуальности. Декабристские романтики решали задачи, связанные преимущественно с созданием героического характера романтического героя. Романтизм декабристов можно условно назвать героическим или гражданским романтизмом.
Общим, что объединяло обе ветви романтизма в едином прогрессивном художественном направлении, была установка на изображение человеческого характера, признание такого изображения центральной проблемой искусства. Литература классицизма с ее культом абстрактных идей "государства", "нации", "права", "человека-гражданина" и прочих общих понятий не давала и не могла дать образа индивидуальной личности. Романтизм же признал главной задачей искусства изображение независимого, свободного и сильного человека (в то же время в творческой практике некоторых писателей-декабристов принципы романтизма и классицизма нередко сочетались). В индивидуалистическом мировоззрении романтиков, особенно западноевропейских, нашли отражение освободительные идеи, во "имя которых ниспровергался феодальный абсолютизм. Но романтический метод в своей философской и социальной основе субъективен, покоится на идеалистическом и индивидуалистическом отрицании роли исторических и социальных факторов в формировании характера человека и нации. И поэтому фактически романтики ратовали не за многообразие, а единообразие романтических героев. С одной стороны, романтический культ свободного человека, а с другой - отказ от реального жизненного многообразия человеческих характеров, - таково неразрешимое в романтической системе противоречие, которое могла "снять" лишь эстетика реализма.
Писатели-декабристы воспевали героического человека, борющегося за освобождение от цепей феодального, самодержавно-крепостнического общества. Этой задаче были подчинены тематика и проблематика творчества Марлинского, его поэзия и его романтические повести.
Обоснованию романтизма как нового литературного стиля в значительной степени были посвящены знаменитые бестужевские обзоры, напечатанные в "Полярной звезде": "Взгляд на старую и новую словесность в России" (1823), "Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года" (1824) и "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 года" (1825).
Эстетический кодекс декабризма как течения революционной мысли тесно связан с идейно-политической программой поколения дворянских революционеров. В условиях Отечественной войны против наполеоновской деспотии освободительные стремления русского народа соединялись с национально-патриотическими идеями. Искусство и литература, по мысли декабристов, должны выражать эти освободительные патриотические традиции, служить революционному делу, выражать национальные интересы народа.
Поэтому первостепенное значение для декабристов имела борьба против подражательной литературы, за литературу самобытную, теснейшим образом связанную с конкретными потребностями освободительной борьбы народа именно в России.
Для Бестужева-критика крайне показательна одна черта, ярко проявившаяся уже в первых его литературно-критических выступлениях. Это склонность к широким обобщениям, попытка анализировать большие периоды литературной истории. Глубокие по содержанию, выдвигающие оригинальные и смелые концепции, эти выступления отмечены меткостью суждений и характеристик, печатью неистощимой воинственности. В трактовке эстетических проблем, касающихся современных литературных направлений, Бестужев проявил несомненную проницательность и прозорливость. Он писал: "Оглядываясь назад, можно век позади остаться, ибо время с каждой минутой разводит нас с образцами. Притом все образцовые дарования носят на себе отпечаток не только народа, но века и места, где жили они, следовательно подражать им рабски в других обстоятельствах невозможно и неуместно. Творения знаменитых писателей должны быть только мерою достоинства наших творений"12.
С этим высказыванием связано решение центральной для литературы декабристской эпохи проблемы классицизма и романтизма. Декабристы боролись за создание самобытной истинно национальной народной литературы. Ложному пониманию классицизма как подражания античному искусству они противопоставляли романтическое направление, чуждое догматизму классицистов. Это было прогрессивным фактом, поскольку суждения декабристов исходили из потребностей современной жизни.
Критик едко и умно высмеивал дворянскую салонную узость французских писателей, литературный педантизм классицистов с их пресловутыми искусственными правилами и единствами: "Малютку природу, которая имела непоправимое несчастие быть недворянскою, - по приговору академии выгнали за заставу, как потаскушку. А здравый смысл, точно бедный проситель, с трепетом держался за ручку дверей, между тем как швейцар-классик павлинился перед ним своей ливреею и преважно говорил ему: "Приди завтра!", и как долго не пришло это завтра, и все оттого, что французы нашли божий свет слишком площадным для себя, живой разговор слишком простонародным и выдумали украшать природу, облагородить, установить язык! И стали нелепы от того, что чересчур умничали"13.
Полемизируя с такого рода "украшателями природы", Бестужев показывает, что всякое великое произведение возникает в определенных условиях, и оно должно быть не образцом для слепого и мертвого подражания, а "мерою достоинства" современных "наших творений".
Критик последовательно, в духе декабристской эстетики, проводил мысль о тождестве романтизма и самобытности литературы, верной духу народа, его национальному характеру.
Следует отметить, что бестужевское толкование понятия романтизма было слишком расширительным. С точки зрения Марлинского, реалистический стиль включается в романтический, является исторической ступенью к нему. Поэтому для него "Евгений Онегин" есть не что иное, как измена Пушкина романтизму, высшим выражением которого являются его южные поэмы. И только в лирических отступлениях первой главы романа, "где мечта уносит поэта из прозы описываемого общества, - стихи загораются поэтическим жаром и звучно текут в душу"14.
Отрицание самостоятельного значения реалистического искусства, отождествление реализма с классицизмом привело Бестужева в конце концов к непониманию и искажению творчества Пушкина в целом.
На всеобъемлющий, абстрактный характер романтизма в трактовке Бестужева указал Белинский, называя его романтизм ложным. "Ложная идея ложного романтизма, - говорил великий критик, - до того овладела нашим романтическим критиком, что у него и Державин - романтик, и Карамзин, и Вельтман, словом все талантливое, даровитое, все - романтики"15. Белинский впервые указал и на "бесхарактерность характеров" у Марлинского, то есть на тот существенный недостаток, который сам писатель считал присущим многим произведениям современной ему литературы.
Борьба за романтическую литературу составляет пафос всей литературной деятельности Марлинского. С меркой романтизма он подходил к оценке важнейших проблем литературы, творчества того или иного писателя, его языка и стиля. Вне этой борьбы нельзя понять и той последовательности и настойчивости, с какими он подчеркивал тезис, повторенный десятилетие спустя Белинским: "У нас нет литературы". Оценивая положение современной драматургии, прозы или поэзии, Бестужев настойчиво подчеркивает мысль о необходимости создания именно романтической - национальной и народной - литературы. Так, говоря о состоянии трагедии вообще и анализируя творчество Озерова в частности, он писал:
"Для трагедии ни один из живых европейских языков не может быть склоннее русского... Высокость речений славянских, важность и богатство звуков придают ему мужество, необходимое для выражения страстей нежных или суровых. Со всем тем у нас не существует народной трагедии и, кроме Озерова, не было трагиков; но и тот, покорствуя временности, заковал своего гения в академические формы..."16.
Произведения русской литературы, говорит критик, должны быть не репродукциями иноземных литературных образцов, а выражать жизнь народную, истинный национальный характер, то есть вольнолюбие и революционные идеалы, составляющие самобытную особенность народа.
"отличаются свежестью чувств, сердечной теплотой, нежностью оборотов", и в знаменитом "Слове о полку Игореве": "Там находим мы незаимствованные красоты, иную природу, отменный круг действия. Безыменный певец вдохнул русскую боевую душу в язык юный, но и самою странностию привлекательный; он украсил его цветами мечты, вымыслом народной мифологии, разительными сравнениями и чувствами глубокими. Непреклонный, славолюбивый дух народа дышит в каждой строке"17.
В отличие от апологетов официальной народности, считавших древнюю поэзию поэзией господствующих классов, Бестужев и его единомышленники видели в ней подлинно народное искусство, родившееся в недрах русского народа. От героической поэзии старины отличается своей тональностью современная народная песня, грустная по основному настроению, отражающая тяжкую жизнь народа при крепостном праве. Намекая на это, Бестужев писал: "Народные песни изменены преданием, и едва ли древнее трехсот лет... Беды отечества и туманное его небо проливают на них какое-то уныние..."18.
Таковы особенности национального народного характера в понимании критика-декабриста.
К моменту появления последнего из обзоров Бестужева на страницах "Полярной звезды" (1825, кн. III) за их автором прочно установилась репутация первого критика тех лет. "... Признаюсь, что ни с кем мне так не хочется спорить, как с тобою да с Вяземским - вы одни можете разгорячить меня", - писал Бестужеву Пушкин 13 июня 1823 года, прочитав его статью "Взгляд на старую и новую словесность в России".
Вся литературно-критическая деятельность Бестужева, оплодотворяемая идеями декабризма, проходила под знаком широких политических, социологических, философских и эстетических интересов. Его литературные взгляды скреплены определенной эстетической концепцией. И, конечно же, неправы те, кто отрицает определенность и оригинальность эстетических суждений Бестужева, считает их поверхностными, как, например, К. Пигарев, полагающий, что "игривый, тревожный и неглубокий ум Бестужева менее всего был склонен к критическому анализу"19.
Бестужева-критика высоко ценил Белинский. "Марлинский немного действовал, как критик, но много сделал, - говорил он, - "го заслуги в этом отношении незабвенны и гораздо существеннее, чем достоинство его препрославленных повестей, хотя о первых никто не говорит, а от последних все без ума"20.
Бестужев является центральной фигурой критики эпохи декабризма, основоположником этой критики, непосредственным предшественником Белинского.
2
К моменту опубликования в 1821 году своего первого беллетристического произведения "Поездка в Ревель" под псевдонимом "Марьинский" Бестужев был законченным и убежденным романтиком в декабристском истолковании этого термина. К романтизму он пришел не через карамзинскую школу, как утверждают некоторые исследователи21, а своим самостоятельным путем. "Поездка в Ревель"- произведение во многом переходное. Автор не обольщался своим первым произведением - видел, что его художественные недостатки приглушили проблематику вещи. Но "Поездка" продемонстрировала хорошее знание автором исторического материала, сослужившее свою службу и в работе над последующими произведениями. От "Поездки" в дальнейшем как бы отпочковались две сюжетно-тематические линии. К первому циклу относятся повести и рассказы, связанные с темой родной старины: "Гедеон" (1821), "Листок из дневника гвардейского офицера" (1821 - 1823), "Ночь на корабле, из записок гвардейского офицера, на возвратном пути в Россию, после кампании 1814 года" (1822), "Роман и Ольга" (1823), "Изменник" (1825), "Наезды" (1831). Ко второму циклу относятся исторические повести на материале прошлого Прибалтики: "Замок Нейгаузен" (1824), "Замок Эйзен" (1825), "Ревельский турнир" (1825).
Исторические повести Марлинского, как и другие произведения декабристов, например знаменитые "Думы" Рылеева, свидетельствуют, насколько широк и устойчив был интерес декабристов к историческому прошлому русского народа. "В двадцатых годах, - указывал Белинский, - обнаружились первые попытки создать истинную повесть"22. "Зачинщиком", по выражению критика, русской повести, был Марлинский - самый талантливый из новеллистов того времени. Его исторические повести проникнуты пафосом декабристского отношения к истории, к судьбе народа в прошлом, к его быту, нравам, характеру. Взор писателя обращается к прошлому в поисках героической личности, достойной прославления, и он находит ее.
В 1823 году Марлинский написал историческую повесть "Роман и Ольга" из жизни новгородской вольницы, в которой декабристы видели прообраз свободного государства, управляемого выборными; народными представителями. К новгородской повести тематически примыкает "Листок из дневника гвардейского офицера", посвященный Ледовому побоищу.
Героические истории, определяющие основное направление исторических повестей Марлинского, как правило, окрашены в тона трагические или мелодраматические. Примером "страшного" рассказа может служить "Гедеон", где автор вспоминает своего дальнего предка, героя-патриота смутного времени.
Большое место в романтических повестях Марлинского занимает фантастика, которая, впрочем, не заслоняет реальных исторических событий. Характерна в этом смысле повесть "Вечер на кавказских водах 1824 года" (1824). Черпая материал из русской жизни, обращаясь к мотивам народного поэтического творчества, писатель создает целый ряд новеллистических напряженно-романтических сюжетов. В повести смещаются реальность и фантастика. Однако стремление уйти от реальной действительности в мир иллюзий и фантастики сопровождается у Марлинского непосредственным восприятием особенностей и деталей современного ему быта. Художественный сплав реального и сверхчувственного, каким является каждый сюжет повести, подчеркивает романтическое мировоззрение писателя, направленное против враждебного ему феодально-крепостнического мира. Таков, например, эпизод в часовне, где гроб с покойником под белым покрывалом оказывается мистификацией, которая придумана разбойниками, чтобы заманить "на огонек" неосторожных прохожих. И хотя, по словам автора, "вся эта сцена была точь-в-точь как в "Светлане" Жуковского", завершается она не в мистическом, а в народно-фантастическом духе. Очень точно говорит в конце рассказа об этом фантастическом происшествии драгунский офицер: "Благодарим за честь приветствия и занимательность рассказа... Премилая повесть! Тем более, что с романтической завязкой соединяет историческую достоверность..."
Искусный и затейливый рассказчик, Марлинский щедро пользуется убедительными и правдоподобными бытовыми подробностями, вводит в повествование ситуации, психологически оправдывающие "высокие" переживания, поступки и речи героев, опирается на исторический материал.
Так, например, много движения, сложных перипетий и ужасов и в повести из смутного времени "Изменник". Имея в виду чисто внешние сюжетные эпизоды, ее можно было бы назвать произведением о личном соперничестве двух братьев из-за любви к женщине,: как это, собственно, и делалось в старом литературоведении. Между тем, при кажущейся традиционности фабулы повести, ее содержание оказывается достаточно многозначительным и интересным. На самом деле борьба между братьями идет не только за сердце Елены, но и - в сложной обстановке - за переяславское воеводство, когда враг стоял у стен города воеводства - Троицы.
Как "Роман и Ольга", эта повесть проникнута патриотическим пафосом, пропагандирует декабристскую идею подвижничества и жертвенности в борьбе за освобождение народа.
Сильные стороны Марлинского-рассказчика сказались и в цикле - ливонских повестей ("Замок Нейгаузен", "Ревельский турнир" и др.). Писатель выступает с разоблачением феодальных отношений, изуверства и стяжательства рыцарей, с проповедью свободных прав человеческой личности и борьбы с сословными привилегиями.
Есть одна принципиальная особенность, характерная для всех исторических повестей Марлинского, и в частности для ливонского цикла. Эта особенность как бы вступает в противоречие с той традицией неистовой романтики и безудержной фантазии, в которой выдержаны эти повести. Речь идет об ориентации писателя-романтика на исторически достоверный, а иногда и документированный факт. Особенно она заметна в "Ревельском турнире" - повести, сюжет которой запечатлевает заключительный этап в жизни остзейского рыцарства. В ней проводится идея борьбы против сословных привилегий. Писатель показывает превосходство приказчика над феодальной знатью. Представитель купечества выдвинут в центр повествования вполне в духе симпатий декабристов к торговому классу, который, по их мнению, призван сыграть значительную роль в экономическом развитии страны.
красочные образы, писатель всегда сохранял чувство современности. Поэтому и романтизм его повестей имел не столько созерцательный, сколько действенный характер.
слова писателя: "Вы привыкли видеть рыцарей сквозь цветные стекла из замков, сквозь туманы старины и поэзии. Теперь я открою вам дверь их жилища, я покажу их вблизи и по правде". Показать жизненное явление "вблизи и по правде" можно только на почве реалистического метода. Реалистом же Марлинский не был, но в качестве романтика он стремился следовать таким принципам исторического повествования, которые позволяли бы наряду с "романтическими переходами" вводить в произведение элементы жизненно-правдивого изображения действительности. Вторжение таких элементов в художественную ткань повестей Марлинского прозорливо отметил Пушкин, одобрительно оценивший повести "Ревельский турнир" и "Изменник". "Твой Турнир напоминает Турниры W. Scott'a, - писал он Бестужеву в 1825 году. - Брось этих немцев и обратись к нам, православным; да полно тебе писать быстрые повести с романтическими переходами - это хорошо для поэмы байронической. Роман требует болтовни; высказывай все начисто. Твой Владимир говорит языком немецкой драмы... Но описание стана Литовского, разговор плотника с часовым прелесть; конец также. Впрочем, везде твоя необыкновенная живость".
Однако главным в стиле исторических повестей Марлинского являются не отдельные реалистические наблюдения, не диалог, в котором схвачены особенности языка собеседников ("разговор плотника с часовым - прелесть..."), а "романтические переходы" от героического к комическому, от объективного повествования к авторским-отступлениям. Если учесть при этом богатство метафор и сравнений, неистощимость каламбуров и антитез, общую напыщенную и цветистую окрашенность стиля, фееричность и яркость образов, - то мы получим характерные черты поэтики раннего Марлинского, тот образный сплав, нарядный и красочный, который Греч называл "бестужевскими каплями".
При всех бесспорных недостатках исторические рассказы и повести Марлинского в 20-х годах прошлого века являлись заметным событием литературы; до появления повестей Пушкина и Гоголя они были лучшими образцами прозы. "Мы все ужасно любили Марлинского, - вспоминал В. В. Стасов, - за молодцеватых и галантерейных героев, за казавшуюся нам великолепной страстность чувств, наконец, за яркий и крученый язык..."23.
Марлинский имел большой успех у современников. Долгое время, до появления знаменитых статей Белинского, он был едва ли не самым популярным и модным писателем.
3
События 14 декабря 1825 года и последовавшие за ними арест и ссылка надолго прервали литературную деятельность Бестужева-Марлинского. Присужденный к каторжным работам, он, однако, избежал каторги. На короткий срок его заключили в Петропавловскую крепость в Петербурге, а затем в августе 1826 года перевели в финляндский форт "Слава", где в течение 1826 - 1827 годов писатель-декабрист усиленно работал над повестью в стихах "Андрей, князь Переяславский".
людей, рассеянных по сибирским рудникам, состояла в том, что они были "страшно далеки от народа", а также и в том, что они были обречены на тяжкие страдания за участие в потерпевшем крушение восстании. В этой идейной и психологической драме был зародыш более поздних тенденций, характерных для лучших людей 30 - 40-х годов. В последние годы жизни Марлинский производит переоценку старых ценностей и пытается трезво оценить создавшееся положение в общественной и личной жизни. Сохраняя верность свободолюбивым декабристским идеям, он, как многие из уцелевших декабристов, отдал дань либеральным иллюзиям. В то же время он остро переживал торжество реакции во всех сферах жизни общества; в нем нарастали чувство презрения к этому обществу, отчужденность от него, сознание избраннической мессианской роли своего поколения, причем пафос отрицания современной жизни совмещался у него с неясностью политических стремлений.
На основе этого ощущения разрыва писателя с настоящим, с современным обществом и развивается историческая тема Марлинского. Поэт отягощен грузом воспоминаний, связанных с революционным прошлым, с культом идей декабристского движения. Однако этот материал, будучи запретным, не мог стать реальным источником творчества. Так возникает в стихах Марлинского, как и в его прозе, та тема далекого прошлого России, которая звучала вполне современно. Этой теме и посвящена повесть в стихах "Андрей, князь Переяславский".
Основные персонажи и сюжетные ситуации трактуются здесь в духе декабристской идеологии. Монологи Андрея, главного героя повести, проникнуты свободолюбием, патриотизмом и народностью. Он верит в скорый приход желанного и счастливого будущего. Он ярый сторонник национального единства древней Руси. Эта демократическая тенденция, отсутствовавшая в раннем творчестве Марлинского, крайне характерна именно для последекабрьского периода, когда перед участниками разгромленного движения со всей остротой встала необходимость осознания новых задач в условиях торжества николаевской реакции.
Если образы князя Андрея и боярского сына Святовида являются рупором самого автора, не изменившего своему прошлому, а лишь извлекшего из него необходимые уроки, то образы киевского князя Всеслава и его окружения олицетворяют грубую силу, безудержный эгоизм и антинародность княжеской деспотической власти. Столкновение этих двух лагерей и составляет главный конфликт произведения.
В конце октября 1827 года Бестужев вместе с Матвеем Муравьевым-Апостолом был отправлен на поселение в Якутск, где печально протекли полтора года ссыльной жизни. Здесь Марлинский продолжал писать. Большая часть лирических стихов, созданных в якутской ссылке, выдержана в романтическом стиле. Характерно, что и стихотворение "Саатырь", - якутская баллада, как ее назвал сам автор, - построенное на местном этнографическом материале, насыщено сказочно-фантастическими и романтическими ситуациями. "Содержание этой баллады взято из якутской сказки", - отметил автор в примечаниях к этому стихотворению.
водной пустыне, который в другом ключе позднее будет разработан Лермонтовым.
Ощущая крах своих идеалов в прошлом, поэт развивает тему избранничества - в перспективе - рокового и трагического ("И я погибну вдалеке"). Мотив близкой смерти и трагической судьбы с удивительным упорством проходит через многие стихи Марлинского ("Череп", "Финляндия", "Часы", "К облаку", "Щебетуй", "Сон" и др.). Поэт сравнивает свою гибельную судьбу с водопадом, низвергающимся в бездну, сетует на свою безрадостную жизнь, предвидит скорую кончину. В его стихах возникает образ маятника, неумолимо отсчитывающего часы обреченной на роковой исход жизни:
И в думе нет, что упований прах
Дыханье времени уносит,
Что каждый маятника взмах
Заботно времени шаги считает он...
Но ощущение обреченности сочетается с сознанием бессмертия поэта в памяти потомков ("Дух мой - вечности ровесник"). И великая роль, предназначенная судьбой герою этих стихов, мнится ему исполняемой не в покое, а в буре деяний.
Все эти мотивы синтезированы в стихотворении "Сон", типичном для всей последекабрьской лирики Марлинского. Здесь и образ разверзшейся перед всадником бездны, и образ роковой судьбы, проносящейся подобно неукротимому коню, "гремя о плиты и гробы", и Трагическая гибель человека в пучине жизни:
Все вдаль и вдаль, надежда прочь.
И под скалою бездна прыщет,
Над головой расшибся гром,
И конь, и всадник, прянув с края,
Кусты и глыбы отрывая,
Здесь же возникает и романтический образ одинокого пловца, окутанного "саваном тумана", плывущего в "убогом челне" в страну "пустынь и тундр зыбучих".
Значение повествовательных и лирических стихов Марлинского в его творческом развитии заключается в том, что они выражали формирование той художественной романтической системы, которая характеризует Марлинского в равной мере как поэта и как прозаика. Романтическая проза Марлинского сохранила отношение к образу и слову, характерное для той лирической стихии, из которой она возникла. Пестрая и нарядная образность, пышная и разнообразная лексика, эмоционально-напряженная риторика - все это показательно для его романтического стиля.
4
В центре произведений Марлинского - конфликт героя и окружающей среды, романтической личности и пустого и бездушного общества. Протест против уродующих человека общественных условий составляет их основную тенденцию.
Проза Марлинского 30-х годов, как и ранние его повести, по своему языку и стилю является романтической прозой, с присущими ей красочностью и пышностью сюжета и композиции, с приподнятыми образами, отразившими в своеобразной форме идеологическую программу декабристов, основанную на их романтическом мировоззрении.
"поэтической" прозы, которая формировалась еще в 10 - 20-х годах на основе романтических стихотворных стилей. Развитие этих традиций прозы в новых исторических и литературных условиях было вместе с тем развитием и обострением противоречий, заложенных в русской романтической поэзии, из которой эта проза исходила.
Русская проза при своем возникновении унаследовала специфические черты романтизма в поэзии. Это была романтическая лирическая проза, в которой ведущее положение занимали повести Марлинского.
Широкий и резкий поворот от стихов к прозе в литературе произошел на рубеже 20-х и 30-х годов. "Стихотворцы, правда, не переставали стрекотать во всех углах, - писал Марлинский, - но стихов никто не стал слушать, когда все стали их писать. Наконец, рассеянный ропот слился в общий крик: "Прозы, прозы! - Воды, простой воды!"24. Этот поворот к прозе был одним из симптомов общего движения русской литературы от романтизма к реализму. Путь к "поэзии действительности" был указан Пушкиным, творцом реалистического метода в русской литературе, создавшим к этому времени на основе нового метода народную историческую драму "Борис Годунов" и восемь глав реалистического романа в стихах "Евгений Онегин".
Возникновение реалистической прозы не было процессом простым я гладким. Наоборот, процесс этот был сложным, болезненным и неравномерным. В творчестве самого Пушкина в конце 20-х годов порой слышатся романтические отзвуки. Творчество молодого Гоголя, как и юношеская поэзия Лермонтова, во многом укладывается в рамки романтической традиции.
представителей. Его повести 30-х годов имеют для нас лишь историческое значение как выдающийся памятник декабристского этапа в развитии русской литературы. Задачи нового ее этапа, который отстаивал Белинский в борьбе против "ложного романтизма" Марлинского, остались для последнего за семью печатями.
Для повестей Марлинского 30-х годов характерны все те же замысловатые сюжеты, пылкий и необузданный романтический герой, пышная метафористика слога. Писатель продолжает художественную линию, наметившуюся еще в его додекабрьском творчестве, где картины реального мира переплетались с картинами в духе народной фантастики. Такова, например, повесть "Страшное гадание". Один из исследователей Марлинского, М. Васильев, справедливо назвал это произведение "целой энциклопедией народной русской демонологии и святочной обрядности". "На фоне реально-бытовой картины новогодних посиделок, - пишет он, - перед читателем проходит весь малый Олимп русской мифологии: русалки, оборотни, лешие, домовые, черти, мертвецы и привидения. И все эти образы носят строго выдержанный характер народных о них представлений. Видно тонкое знание автором народных верований"25.
В народной поэзии Марлинский видел неисчерпаемый родник творчества; писателям, которые "жалуются... будто мы живем не в романтическом веке", он давал такой совет: "Пусть заглянут в деревни, в маленькие городки, где еще не истерлась характерность и особенность с лиц, и они найдут неисчерпаемый источник, ключ прямо русский, самородный, без примеси... Я уверен, что, перебравши тайные предания каждого семейства, в каждом можно найти множество разнообразных происшествий и случаев необыкновенных. Сколько ужасов схоронено в архивной пыли судебных летописей! - но во сто раз более таится их в самом блестящем обществе"26.
Соединение реальности с фантастикой, сверхчувственного с реальной обыденностью - характерная особенность романтизма Марлинского, придающая необычайную цельность его повестям и вызывающая непреодолимый интерес читателя к этим таинственным историям. Но вместе с тем в поздних произведениях писателя появляются и новые тенденции. Расширяется их тематика и проблематика, галерея образов пополняется новыми персонажами. Наряду с историческими сюжетами писатель обращается к разработке современных тем, пишет повести и рассказы из современной военной и светской жизни.
"принадлежит честь одного важного литературного открытия. Он открыл русского солдата и офицера, того самого, который у всех был на глазах, которым все восхищались и о ком, кроме заученных фраз, не умели сказать ничего путного"27 согреты у Марлинского неподдельной симпатией человека, хорошо знающего солдатское сердце, прожившего многие годы среди народа и понявшего многие черты народного национального характера.
В очерке 1832 года "Будочник-оратор" есть такие характерные рассуждения писателя о русском солдате: "Когда подумаешь о терпении и подчиненности нашего солдата, о его бескорыстии, о его храбрости - он защищает отечество снаружи, охраняет его внутри, лезет в огонь очертя голову, - когда вообразишь неутомимость трудов его в походах и осадах, бесстрашие в битвах: так уму чудно, а сердце радуется". И в заключение автор спрашивает: "Кто измерит их завоевания, сосчитает подвиги, оценит славу? Кто?" Марлинский был первым писателем, "оценившим" и показавшим в художественном произведении доблесть русского воина, для которого "нет гор непроходимых, нет крепостей неодолимых". В таких рассказах, как "Подвиг Ивана Овечкина и Щербины за Кавказом", в "Письмах из Дагестана", в ряде "невоенных" произведений, в батальных отрывках незаконченной автобиографической повести "Вадимов" нарисован живой образ воина, боевого героя, добывающего славу в ратном труде. Все это говорит об искреннем стремлении писателя выйти из круга искусственных сюжетов к живой жизни.
Стремление уловить черты реальной действительности заметно и в так называемых светских повестях, построенных на несложной интриге романтически-мелодраматического порядка. В этих произведениях, посвященных жизни того общественного круга, к которому принадлежал писатель, показан в своем последовательном развитии единый образ героя, очень близкого автору, хотя отнюдь не целиком отождествляемого с автором. Это образ человека, который не может ужиться в "свете", в дворянском обществе, и вступает с ним в конфликт. Этот образ возник в творчестве Марлинского уже во второй половине 20-х годов и развивался параллельно с образом героя-отщепенца лирических стихов; он был типичен для эпохи и в то же самое время чрезвычайно индивидуален. Ему отданы симпатии автора, и, наоборот, его антагонисты - образы аристократического света - нарисованы в явно обличительных тонах.
"Бесхарактерный, ледяной свет, в котором под словом не дороешься мысли, как под орденами - сердца, - говорит повествователь в повести "Фрегат "Надежда", - свет, это сборище пустых и самовлюбленных людей, - пещер, с отголоском, повторяющим сто раз слово "я", это - сборище живописных развалин, обломков китайской стены, готических башен, из которых предрассудки выглядывают, как совы... свет, у которого европейскому просвещению и столичному удобству все репутации так же круглы и белы, как бильярдные шары - по какому бы сукну они ни катились".
Этому свету и его людям, чья мораль лицемерна, а добродетели фальшивы, противостоит герой Марлинского, не ужившийся со средой.
В повести "Фрегат "Надежда" герой - капитан Правин - активно борется против светской условности, вступает в резкое противоречие с дворянским обществом. В этом обществе все добродетели утрачены. Людям, соперничающим меж собой в подлости, ничего не стоит клеветать на тех, кто не считается с законами света, давно не выполняемыми и прикрываемыми маской фарисейства и ханжества. Капитан Правин - прямодушный, смелый, благочестивый и уважаемый обществом человек. Окружающие расточают ему похвалы, пока он не покушается на принципы, которыми утверждает себя "общество", хотя никто из его представителей с ними серьезно не считается. Но стоило ему восстать против этой лицемерно утверждаемой морали, как от него отшатнулись те, кто еще вчера превозносил его добродетели. Герой открыто заявил о своем праве на любовь и пренебрег условным и лицемерным мнением света.
Капитан Правин становится жертвой своего открытого и большого чувства, ибо во имя любви, как сильная и непосредственная натура, восстал против света. Его чувство оказалось гибельным и для любимой женщины - княгини Веры. В глухую ночь, пренебрегая даже служебным долгом, капитан покидает свой корабль ради свидания с Верой. Ранним утром, когда их связь перестала быть тайной, он, услышав тревожные пушечные выстрелы, стремглав бросается в море в надежде спасти брошенный им фрегат, но в разбушевавшейся стихии находит свою могилу. Умирает и княгиня, оклеветанная и затравленная мстительным светом.
Социальный конфликт, столь напряженный и драматический, завершается трагически. Обреченным человеком, идущим к неизбежной гибели, оказывается тот, кто благоговейно относится к священному чувству любви. Это чувство, как и многие другие моральные понятия аристократического общества, где господствуют ложь и корысть, только на словах считается священным, однако общество жестоко мстит каждому, кто нарушает неписаный кодекс его морали.
"Испытание" (1830). Тема ее опять-таки любовь, но не трагическая, а вполне счастливая, светлая, любовь, могущая выдержать "испытание". Здесь нет открытого столкновения человека с обществом, не выполняющим свой собственный кодекс чести. Внешняя сюжетная линия в результате перипетий мелодраматического характера завершается счастливым концом -двумя свадьбами. В конце повести Стрелинский и Алина покидают великосветский круг ради деревенской жизни, которую они хотят посвятить заботам и делам на благо крестьян. Такой финал подготовлен развитием внутреннего конфликта, психологической враждебностью героя и среды. Противопоставление непосредственной и здоровой жизни в деревне, на лоне природы, и замутненной и испорченной светской жизни, трудовых деревенских будней и праздничного столичного безделья - вполне соответствовало идеологической программе декабристов. Правдивость психологических и бытовых наблюдений характеризует эту повесть, отмеченную Белинским в "Литературных мечтаниях". Критик считал ее одной из лучших повестей Марлинского: в ней "можно от души любоваться его талантом"28.
Таковы некоторые из повестей Марлинского на современную тему. На первый план в них выдвинут человек, испытывающий лживость правовых и моральных устоев дворянского общества. Следующей ступенью в развитии образа человека, враждебного окружающей среде, являются герои кавказских повестей Марлинского: "Аммалатбек" (1831), "Красное покрывало" (1831 - 1832), "Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев" (1834), "Мулла-Нур" (1836).
5
В письме из Якутии от 25 апреля 1827 года к младшему брату Михаилу, отбывавшему ссылку на Кавказе, Марлинский спрашивал: "Не стал ли ты поэтом, взглянув на Кавказ; ибо мне кажется, неучтиво не сделаться им, будучи так близко к небу"29. Ему самому не нужно было вторично рождаться поэтом, чтобы "изобразить ужасающие красоты кавказской природы и дикие обычаи горцев... жажду славы, по их образцу созданной; их страсть к независимости И разбою; их невероятную хитрость"30. К творческому восприятию кавказской темы он был подготовлен всем своим предыдущим творчеством.
ссылки ему хотелось написать современное произведение именно на этнографическом материале. Это ему не удалось. Иное дело на Кавказе. К этому времени, после "Кавказского пленника", кавказская тема приобрела значение литературной традиции. Марлинского не удовлетворяли как писания о Кавказе иностранных ученых-ориенталистов, ничего не говоривших о его жителях, так и произведения слащаво-сентиментальной поэзии.
"Поэты сделали из этого великана в ледяном венце и в ризе бурь какой-то миндальный пирог, по которому текут лимонадные ручьи"31, - писал Марлинский, сказавший о Кавказе новое слово художника. "Лучше всего, - подчеркнул он в письме Полевым, - побольше непосредственности в описаниях; пусть будет меньше порядка, но больше живости; менее учености, но больше занимательности... Облеките все в драматические формы, ну хоть по примеру Вальтер-Скотта, из романов которого выносишь больше знания о Шотландии, чем из самой истории..."32.
Это высказывание представляет значительный интерес для понимания художественной программы писателя-романтика. Непосредственность и живость изложения занимательных, напряженно драматических сюжетов - именно эти черты характеризуют романтическую манеру Марлинского. Неслучайным было в его устах и провозглашение исторического романа Вальтера Скотта в качестве образца для литературного подражания.
склада мыслей и чувств, быта и поверий народа, что отвечало идеологической программе борьбы за национальную свободу. Эта эстетическая и идеологическая программа целиком и полностью разделялась писателями-декабристами, наиболее революционными из русских романтиков первой трети прошлого столетия. Для них проблема национального колорита была одной из основ их политического мировоззрения в искусстве. Отсюда типичное для декабриста увлечение Марлинского народным поэтическим творчеством, русской стариной, сибирскими и кавказскими преданиями и легендами. Художественный метод прославленного автора "Айвенго" был близок Марлинскому в пору создания "кавказских" повестей, хотя, как это зорко заметил Пушкин, влиянием Вальтера Скотта отмечены и его ранние повести, например, "Ревельский турнир".
Обращаясь к кавказской жизни как материалу для своего творчества, Марлинский вполне мог опереться на сложившуюся и довольно устойчивую литературную романтическую традицию. В работе над "экзотическим" кавказским материалом он испытал также влияние романтических поэм Байрона и романов Виктора Гюго. В творчестве этих великих романтиков Марлинского привлекала прежде всего грандиозность характеров и страстей.
страдальцы, а бунтари, мстящие обществу за свои обиды (Аммалат-бек) или за позор и унижение обездоленных (Мулла-Нур). Трагична судьба этих героических сильных личностей, наделенных бурными, порой необузданными страстями, беспримерной храбростью и отвагой. Трагический злодей Аммалат-бек, спровоцированный ханом Ахметом изменить русским и убить своего спасителя и воспитателя, русского полковника Верховского, погибает морально опустошенным, одиноким человеком во время осады русской крепости. По-другому, но также трагически гибнет "благородный разбойник" Мулла-Нур. В этих образах читатель 30-х годов видел образцы современного романтизма. Стремление к известной достоверности материала в романтических повестях только упрочивало славу автора в глазах читателей.
Историю Аммалат-бека Марлинский называл "кавказской былью". "Автор сохранил народное предание", - отмечает писатель в послесловии к повести. Но возникнув на основе предания, история героя, как она была рассказана Марлинским, в свою очередь приобрела изустную версию. Известный французский романист А. Дюма, путешествуя по Кавказу в 1857 году, услышал именно литературную версию трагической истории Аммалата, и она даже вдохновила его написать роман33
Политические симпатии Марлинского в пору создания кавказских повестей ясны и определенны. Он с большим сочувствием относится к национальной борьбе народов Кавказа за свое освобождение, не разделяет шовинистической политики русского самодержавия, основанной на грубой силе оружия, - "трехгранных доказательствах", как говорил он, то есть на подавлении национальной самобытности горцев. Понимая, что Россия несет Кавказу освобождение от турецко-персидской тирании и просвещение его народам, он был сторонником гуманной политики, экономической и культурной связи с ними, совместной борьбы против самодержавного гнета. Кавказская проблема решалась писателем в духе передовых декабристских идей, не совместимых с шовинизмом и национализмом. "Будьте уверены, - писал он в "Рассказе офицера, бывшего в плену у горцев", - что, покуда просвещение не откроет новых средств к довольству и торговля не разольет его поровну во всех ущельях Кавказа, горцев не отучат от разбоев даже трехгранными доказательствами"34.
Передовым человеком, способным проводить гуманную дружественную политику в отношении народов Кавказа, является, по замыслу писателя, полковник Верховский, спасший Аммалата от виселицы и ставший его воспитателем. С большим тактом и чуткостью Верховский "учил его, воспитывал его, любил его, как брата", достигнув поначалу заметных успехов в этом трудном деле обуздания и приобщения к культуре человека неуравновешенного и патриархального. Однако за доверие и дружбу полковника Аммалат расплачивается черной изменой и убийством своего благодетеля. В образе романтического героя торжествуют дикая патриархальность, пережитки первобытных нравов, национальные предрассудки. Социальная и психологическая неуравновешенность и противоречивость центрального героя, его трагический конец, драматическая развязка любовных отношений Аммалата с Салтанет, отвергнувшей чувство изменника и убийцы, - все это воссоздает картину сложных и противоречивых русско-кавказских отношений той эпохи.
В отличие от Аммалата, человека противоречивого и двойственного, мстящего во имя достижения прежде всего личных целей, Мулла-Нур, также романтический герой, - человек цельный, движимый не личными, а общественными мотивами. Белинский очень точно назвал этот образ "татарским Карлом Моором". "Благородный разбойник", гроза богатеев и защитник бедняков, Мулла-Нур под стать шиллеровскому романтическому бунтарю своим пафосом борьбы против принижающих личность деспотических законов.
Как и Аммалат, Мулла-Нур - личность трагическая. Он не находит поддержки у горцев, и его благородные побуждения порой не идут дальше выспренних монологов. Поэтому-то Мулла-Нур является вариантом байронического героя, разочаровавшегося в своей борьбе. Чувствуя духовный надлом, он уходит в себя, в морализирующую рефлексию. Народ хотя и не отверг героя, но и не поддержал его. Эта трагическая сторона характера центрального образа усилена появлением другого героя, друга Мулла-Нура - Искандера. В ответ на непосредственное восхищение последнего жизнью "благородного разбойника" тот с нескрываемой грустью возразил: "У всякого есть своя звезда, не завидуй мне, не ходи по моему следу; опасно жить с людьми, но и без них скучно... Не охотой, а судьбой я выброшен из их круга..."
личности.
Стремление к углубленному психологическому анализу чувств и переживаний героя не избавляло писателя от крайностей и односторонностей романтизма, исторически исчерпавшего свои методологические возможности и оказавшегося в тупике.
Пройдя через романтизм, используя его лучшие достижения, литературную авансцену все более и более начинали занимать писатели-реалисты. В недрах романтизма, преодолевая его, создавались реалистические традиции Пушкина, которые вели литературу вперед - к Лермонтову и Гоголю, к Герцену и Некрасову.
Повести Марлинского 30-х годов - последняя и яркая вспышка революционного романтизма. Они с большой наглядностью демонстрируют как положительные стороны, так и симптомы того кризиса, к которому подходил породивший их художественный метод.
6
В старом, академическом и буржуазно-либеральном литературоведении, да и в советской науке были предприняты попытки модернизировать творчество Марлинского, особенно 30-х годов. В целях якобы восстановления "исторической справедливости", например, С. Венгеров в свое время обвинил Белинского в "антиисторическом взгляде" на автора "русских повестей". Отзвуки этой точки зрения присутствуют и в работах некоторых советских исследователей. Одни из них считают позднейший романтизм Марлинского вовсе уже и не романтизмом, а скорее реализмом, другие говорят о "сильнейших реалистических тенденциях прозы писателя". Те и другие, несомненно, запутывают дело и своими безосновательными попытками подсахарить его творчество мешают исторически конкретному изучению литературного наследия Марлинского.
к познавательным возможностям романтического метода. Писатели-романтики, говорят сторонники этой "теории", не только не могут показать правду жизни, но и сколько-нибудь приблизиться к ее изображению, доступному якобы только реализму. Они механически отождествляют реалистический художественный метод с материализмом, а романтический ("антиреалистический") - с идеализмом и рассматривают, опять-таки метафизически, всю историю искусства и литературы как борьбу реализма и "антиреализма", уклоняясь от конкретно-исторического анализа литературных явлений во всей их полноте. Но именно конкретно-исторический подход к литературе убеждает в том, что отражение жизненной правды не есть прерогатива только реализма и что оно доступно и писателям-романтикам.
Нельзя отвергать литературное направление как нехудожественное, неполноценное или даже вредное только на том основании, что оно не является направлением реалистического типа. Для своего времени и для последующих поколений писатели-нереалисты могут быть прогрессивными и революционными. Таким и был декабристский романтизм. Такова проза Марлинского - его яркого представителя, которую иные исследователи подтягивают к реализму. Между тем речь должна идти не о "реализме" Марлинского, а прежде всего о своеобразии его романтического метода, об особенностях той романтической манеры, в которой написаны его повести и рассказы 30-х годов.
В этой связи нужно правильно осмыслить и проблему этнографического характера повестей Марлинского, и в частности кавказского цикла. Действительно, этнографический элемент в этих повестях налицо, но он вовсе не является свидетельством реализма писателя, как думают некоторые исследователи.
Созданию кавказских повестей предшествовало и сопутствовало глубокое и всестороннее изучение писателем кавказского края, его истории, этнографии, фольклора по первоисточникам. За семь лет пребывания на Кавказе, исходив его во всех направлениях, Марлинский прекрасно ознакомился с бытом и природой, изучил местные наречия и историю. Обостренное внимание к быту, народной поэзии и языку, истории и этнографии было у Марлинского составной частью глубокого изучения национальной культуры того или иного народа в свете общих положений декабристского мировоззрения. В совершенстве он знал и литературу, историческую и этнографическую, о Кавказе и населяющих его народах, считая крупнейшим недостатком многих исследований отсутствие именно исторического взгляда на народ, его прошлое и настоящее.
"Слов нет, - иронизирует Бестужев над такого рода исследователями, - чрезвычайно любопытно читать о новооткрытой на Кавказе божьей коровке, о невиданном доселе репейнике, о том, что разумели древние под именем Фаза и Камбиза, и отчего взялась басня о золотом руне Колхиды?.. Все это необходимо в области наук; но для человека самое нужное, самая поучительная статья есть человек, и нам бы хотелось лучше знать настоящие нравы, обычаи, привычки горцев..."35.
"один сноп рассеянные лучи познаний о народах", Марлинский сам внес заметный вклад в дело этнографического изучения кавказского края, особенно Дагестана. Как писатель, он широко использовал фольклорно-этнографические материалы в своих повестях и очерках из кавказской жизни. Самый подход писателя-декабриста к кавказской теме не имел ничего общего с казенной шовинистической правительственной точкой зрения и отличался гуманностью и просветительством. "Я вижу Кавказ совсем в другом виде, как воображают его себе власти наши"36, - писал Марлинский в 1833 году в одном из писем к братьям Полевым. Надо избегать "розовой воды" и "цветных арабесок", показать "недостатки и добрые качества" горцев, способствовать уменьшению первых и увеличению вторых, просвещением искоренять религиозные и национальные предрассудки, поддерживаемые магометанством - "этой душевной проказой человечества", и тем самым выводить народы Кавказа на путь благосостояния и культурного прогресса. "Скоро ли настанет время, - восклицает писатель, - когда елей просвещения смоет кровь с крутин Кавказа и обратит сынов его, героев-разбойников, в миролюбивых оратаев" ("Письмо к доктору Эрману").
Все это было новым для литературы того периода и свидетельствовало о прогрессивности "способа воззрения" Марлинского на "Рассказу офицера, бывшего в плену у горцев" признавался: "... находя следующий рассказ довольно любопытным, приношу его, как свою лепту, в казну сведений о Кавказе. Если в нем нет очень нового в описаниях, зато есть оно в способе воззрения (курсив мой. - Н. М.)". Читатель без труда находит этот новый "способ воззрения" в художественно-беллетристических этнографических описаниях, в напряженно драматических сюжетах, нередко восходящих к народной молве, к национальным преданиям. Таковы и трагическая история Аммалата и Салтанет, определяющая сюжетное направление повести "Аммалат-бек", и ставшая легендой неуемная жизнь реально существовавшего разбойника Мулла-Нура, таковы и многочисленные нравоописания и бытовые картины в кавказских повестях Марлинского, горские походные песни, зарисовки семейных и родственных обычаев, описания обрядов, одежды и вообще внешнего вида горца-всадника, как бы слитого с "расписным седлом", искусного мастера джигитовки, отважного воина и пр.
Писатель подметил и описал в художественной форме те черты в характере и в развитии нации, которые являются специфическими именно для данной нации. Местный колорит должен был способствовать разрешению задачи воссоздания в литературе индивидуальности народа, особенностей национальной культуры. И этой стороной романтическая эстетика была близка действительности, ибо романтический герой брался в связи с некоторыми элементами объективной среды.
"реалистических устремлений" Марлинского, а показателем своеобразия его романтизма как революционного, декабристского. Но здесь же были заложены и противоречия романтического метода.
Та объективная среда, которая должна была обосновывать своеобразие человеческой личности, понята романтиками субъективно, как замкнутая в себе. Поэтому и герой на деле утрачивал свою конкретность, превращался в отвлеченную личность с заранее данным психологическим комплексом романтических черт.
Романтизм, требовавший от искусства изображения конкретных качеств души человеческой, поставил, но не мог разрешить проблему создания психологического характера, хотя в прогрессивном романтизме человек выступает борцом, активным участником жизни. Отсюда в произведениях романтиков - однообразие героев, отличающихся друг от друга только лишь внешними, не существенными чертами. Этим противоречием, по существу, снималась прокламированная романтиками проблема индивидуального своеобразия героя. Преодолеть противоречие могли только писатели-реалисты, которые, исходя из романтической посылки, обосновывающей человеческий тип чем-то вне его лежащим, объективным, шли к пониманию своеобразия человека как продукта истории народа и человечества, как активного участника в борьбе социальных сил и классов его эпохи. Такого рода историзм был недоступен Марлинскому, который до конца остался верным романтизму как в теоретических статьях, так и в художественной практике.
7
Проза Марлинского 30-х годов не исчерпывается произведениями о современной - военной и светской - жизни и кавказскими повестями. В этот период написаны несколько исторических повестей ("Наезды", "Мореход Никитин", "Лейтенант Белозер"). В них продолжена идейно-тематическая линия, намеченная в ранних исторических повестях, связанная с прославлением героического прошлого русского народа. Они оптимистичны и патетичны по настроению, проникнуты тем "огненным наречием", без которого немыслим стиль Марлинского. В написанной в духе исторических романов Вальтера Скотта повести "Наезды" рассказана печальная история жизни и гибели русской девушки Варвары Васильчиковой, попавшей в неволю к польскому пану Режицкому. Не без умысла перенеся действие в Польшу, писатель рисует картины бедственного положения крестьян, бесчеловечного отношения к ним помещиков-самодуров. "Здесь хлопа и человеком не считают; его же грабят, да его же и в грязь топчут. Я знаю некоторых панов, которые отдают выкармливать своих щенков кормилицам".
По единодушному признанию всех исследователей литературного наследия Марлинского лучшими в его творчестве являются повести "Лейтенант Белозер" и "Мореход Никитин", написанные в 30-е годы. От седой старины писатель переходит к недавнему прошлому: действие повести "Мореход Никитин" развертывается в начале века, в период континентальной блокады, "Лейтенанта Белозера" - в период войны с Наполеоном. В этих повестях центр тяжести не в замысловатых и напряженных романтических сюжетах, а в описании реальных событий и людей, чей сильный характер проявляется в повседневных делах. Марлинский показал себя здесь наблюдательным, умелым бытописателем - качество, отсутствовавшее у него ранее. Но бытовая тема не заслонила собой и не отодвинула на второй план тему героическую. Обе темы выступают здесь в органическом переплетении.
"Лейтенант Белозор" - Белинский считал лучшим его произведением. В "этом живом, легком и шутливом рассказце" "гораздо более был в своей колее талант Марлинского" 37. Особенно выделял критик, как удачные и "забавные", "матросские разговоры" и общий тон рассказа, добродушный и непритворно-шутливый. Русский офицер, как и мореход Никитин, возвращается с захваченной французской брандвахтой на родину, - этим замыкается круг многих и разных романтических приключений храброго моряка, патриота, мужественно сражавшегося с врагом в 1812 году.
Такие произведения, как "Мореход Никитин" и "Лейтенант Белозор", свидетельствовали о том, что патриотический пафос владел Марлинским на всем протяжении его писательского пути и являлся наиболее существенной чертой его творчества.
Сильные стороны прозы Марлинского 30-х годов сказываются прежде всего в тех произведениях, в основе изображения которых лежат жизненные впечатления и непосредственные наблюдения автора. Таковы кавказские повести, рассказы и очерки, в которых писатель-романтик показал себя выдающимся мастером пейзажной живописи. Слабее пейзажа в них портретная характеристика героев, но и она несет на себе печать глубокого знания писателем истории и экономики Кавказа, быта и нравов его жителей, их характера, внешности, обычаев и языка.
"светских" повестях Марлинского, краски здесь подменяются безжизненной, отвлеченной и расплывчатой фразеологией. Лицо Ольги (повесть "Испытание") - это "образец высокой простоты и детской откровенности... на котором еще ни игра страстей, ни лицемерие приличий не впечатлели следов, не бросили теней". Другая героиня, Жанни ("Лейтенант Белозор"), мало чем отличается от Ольги, она также "блистала полной красотой молодости, сохранив всю прелесть младенчества". Безжизненность и туманность характерны, в первую очередь, для портретов бытовых повестей, написанных на Кавказе, что связано с преднамеренным нежеланием писателя-романтика заниматься светским бытописанием.
В статьях Белинского дана всесторонняя оценка творчества Марлинского, его значения и места в истории русской литературы, особенностей его поэтики. Еще в "Литературных мечтаниях", в пору шумной известности Марлинского, Белинский называл его талант "примечательным", заявив, что "теперь перед ним все на коленях"38. Он говорил о Марлинском в статье "О русской повести и повестях г. Гоголя": "Между множеством натяжек в его сочинениях есть красоты истинные, неподдельные"39. И тут же Белинский указывал слабые стороны писателя: отсутствие глубины и подлинного драматизма, подмена психологической характеристики риторикой, утомительное однообразие героев и их речей.
В этой статье, написанной через год после "Литературных мечтаний", Белинский расширил аргументацию отрицательных оценок повестей Марлинского. Здесь же критик дал оценку их исторического значения как подступа к повестям Гоголя. Белинский назвал Бестужева-Марлинского "первым нашим повествователем", "творцом ". С другой стороны, Белинский в рецензии 1848 года на сочинения Марлинского отметил, что удар по "марлинизму" нанес именно Гоголь; с появлением его повестей, по словам Белинского, "Марлинский, доселе шедший, по-видимому, впереди всех, вдруг очутился назади"40. Наиболее развернутые оценки содержит статья Белинского 1840 года "Собрание сочинений А. Марлинского".
Противопоставляя Гоголя и Марлинского, Белинский противопоставил "натуральную школу" и критический реализм, величайшим представителем которого был Гоголь, - романтической школе и ее неутомимому пропагандисту Марлинскому. В повестях последнего, указывал Белинский, "нет глубокости мысли, пламени чувства, нет лиризма, а если и есть всего этого понемногу, то напряженное и преувеличенное насильственным усилием, что доказывается даже самою чересчур цветистою фразеологией, которая никогда не бывает следствием глубокого, страдательного и энергического чувства"41.
Осуждение Белинским слабых сторон творчества Марлинского - это не попытка зачеркнуть писателя. Это объективная оценка литературного явления, которое уже в те времена принадлежало прошлому. Начиналась новая эра русской литературы, эра критического реализма, у истоков которого поднялись две гигантские вершины - Пушкин и Гоголь. С высоты задач этого нового этапа русской литературы оценивал великий критик современные ему литературные "аправления и, в частности, вел борьбу с "бестужевскими каплями", с "марлинизмом" в литературе. Но в обстановке 20-х годов, когда в литературе господствовала наивно натуралистическая, дидактическая беллетристика Булгарина, Греча и им подобных, высоко идейные повести Марлинского имели, прогрессивное значение. Во главу угла в них была поставлена проблема личности и индивидуальности, проблема раскрытия внутреннего мира человека.
"натуральной школы", и Лермонтова, продолжившего традиции Пушкина и писателей-декабристов в новых исторических условиях.
Примечания
1 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 1, изд. АН СССР, М. 1953, стр. 273.
2 Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, M., Гослитиздат, стр. 14.
3 Н. Котляревский, Декабристы. Кн. А. Одоевский и А. Бестужев, СПб, 1907, стр. 295.
4 "Памяти декабристов", сб. материалов, изд. АН СССР, Л. 1926, т. I, стр. 21.
5 "Восстание декабристов", М. - Л. 1925, т. I, стр. 412 - 413.
6 "Сын отечества", 1819, N 6, стр. 252 - 263.
7 Ср. в письме к П. А. Вяземскому от 1823 года, "Литературное наследство", 1956, N 60, т. 2, кн. 2.
8 "Сын отечества", 1819, N 3, стр. 107 - 124.
9
10 Там же, стр. 108.
11 "Замечания на критику, помещенную в 13-м N "Сына отечества", касательно "Опыта краткой истории русской литературы", - "Сын отечества", 1822, ч. 77, N 20, стр. 656.
12 А. Марлинский, Полн. собр. соч., СПб., 1838 - 1839, ч. XI, стр. 191 - 192.
13 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. XI, стр. 293.
14
15 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 31.
16 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. XI, стр. 234.
17 Там же, стр. 211 - 212.
18 Там же, стр. 211.
19 "Советский писатель", М. 1947, стр. 174.
20 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 35.
21 Н. Мордовченко, А. А. Бестужев-Марлинский, Вступительная статья к собр. стихотворений "Библиотека поэта", "Советский писатель", М. -Л. 1948, стр. X.
22 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 1, стр. 272. 23 В. В. Стасов, Училище правоведения, "Русская старина", 1881, N 11, стр. 409.
24
25 М. Васильев, Декабрист А. А. Бестужев как писатель-этнограф, "Научно-педагогический сборник", Казань, 1926, стр. 73.
26 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. IV, стр. 39.
27 Н. Котляревский, Декабристы. Кн. А. Одоевский и А. Бестужев, стр. 255.
28 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 1, стр. 85.
29 "Русский вестник", 1870, N 5, стр. 259.
30 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. IV, стр. 245 - 246.
31 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. IV, стр. 245,
32 Почти буквально этот текст - в "Рассказе офицера, бывшего в плену у горцев".
33 "Кавказское путешествие Александра Дюма", Тифлис, 1861, вып. I, стр. 235 - 238.
34
35 А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. X, стр. 10 - 11.
36 "Русское обозрение", 1861, N 3, стр. 301.
37 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 49.
38 В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. I, стр. 83.
39
40
41 Там же, т. I, стр. 115.